Дождь налипал на автобусное стекло, в лужах тонули опрокинутые дома, а вечером в полумгле он качал жёлтыми фонарями, настаивал на том, что лето кончилось, что пора варить тыквенный рыжий суп, и чтоб согреться, ещё и имбирём его приправлять.
Тёмной осенью, на бегу домой, хватая ртом мокрый воздух, очень легко вспомнить кожей, что дома Васька ворчит о том, что у меня две собаки, когда я с Катей с первой здороваюсь, а потом ворчу я, что на столе грязная посуда с утра, и неужели убрать трудно…
Варить супчик, выбрав тыковку из тех, что сияют на ферме. Рыжие и жёлтые в огромных ларях, последние помидоры бурые, и георгины рыжие, и хлюпают мокрой глиной грядки, и штаны мои мокры по колено, и только яблоки краснобоки в рыжем царстве. И пахнет съедобной горьковатой зеленью.
Пока мы бродили между яблонь, безуспешно пытаясь не жадничать, а ещё не наступать на яблоки под ногами, из которых, я надеюсь, сделают сидр, – вдруг закричал осёл. Я давно не видела осла с фермы – иногда он пасётся за загородкой и кусает особенно приставучих посетителей, но всё последнее время, видимо, торчал на лужайке за магазинчиком, где творог, молоко и прочие радости, и в большие окна смотришь на пёстрых коров.
Он прокричал, пронзительно как пригородная электричка, победительно сообщая миру и мне о своём существовании.
Октябрьская суббота, грибные леса, а потом ранним вечером заснуть на минутку, и проснуться в сумерках через час, и бормотать, глядя в потолок, на медленное пятно света.
«Вот фарами по потолкам скользят прохожие машины»…
