Возвращались сегодня из Дижона, с осенних виноградников, прислонившихся к пёстрым лесам.
Время перевели. И вечер обрушился ночью на автостраду – исчезли рыжие холмы, только змея красных задних огней вилась в чёрной пустоте.
Я живу в пространстве Васькиных стихов – написанных и ненаписанных – немудрено – мы проговаривали всю нашу жизнь… И всё у Васьки шло в работу – единственное слово, которое он употреблял – хоть для стихописанья, хоть для переводов, хоть для для книжки про Париж... Только вот про экскурсии, которые одно время он с удовольствием водил, не говорил – работать…
***
И расползались от самолётов по небу шрамы,
Потом сочились, не заживая, текли в закате,
А ночь по-заячьи
на поворотах неслась скачками,
Боясь созвездия Пса, что вот-вот её ухватит.
И нет спокойствия ни природе, ни человеку,
И автострада играет жёлтыми фонарями,
Бензоколонка беззвучно валится ночью в реку,
С портретом вышитого на шёлке грифона в раме
Бодают фары в зените тучку, на мост взлетая,
И убегают пунктиры алые вдоль дороги,
А там их сглатывает
холма горбатого дуга крутая,
Не избавляя ночь ни от света, ни от тревоги.
И непонятно, куда деваться бездомной ночи
От той железной,
от той парадной,
от той нездешней,
Пока под утро истошным криком далёкий кочет...
Но не прогнать ему свет, ревущий из тьмы кромешной.
1992
