Возвращались сегодня из Дижона, с осенних виноградников, прислонившихся к пёстрым лесам.

Время перевели. И вечер обрушился ночью на автостраду – исчезли рыжие холмы, только змея красных задних огней вилась в чёрной пустоте.

Я живу в пространстве Васькиных стихов – написанных и ненаписанных – немудрено – мы проговаривали всю нашу жизнь… И всё у Васьки шло в работу – единственное слово, которое он употреблял – хоть для стихописанья, хоть для переводов, хоть для для книжки про Париж... Только вот про экскурсии, которые одно время он с удовольствием водил, не говорил – работать…

***

И расползались от самолётов по небу шрамы,

Потом сочились, не заживая, текли в закате,

А ночь по-заячьи

на поворотах неслась скачками,

Боясь созвездия Пса, что вот-вот её ухватит.

И нет спокойствия ни природе, ни человеку,

И автострада играет жёлтыми фонарями,

Бензоколонка беззвучно валится ночью в реку,

С портретом вышитого на шёлке грифона в раме

Бодают фары в зените тучку, на мост взлетая,

И убегают пунктиры алые вдоль дороги,

А там их сглатывает

холма горбатого дуга крутая,

Не избавляя ночь ни от света, ни от тревоги.

И непонятно, куда деваться бездомной ночи

От той железной,

от той парадной,

от той нездешней,

Пока под утро истошным криком далёкий кочет...

Но не прогнать ему свет, ревущий из тьмы кромешной.

1992