Хороший фильм. Наверно, не совсем самостоятельный – он очень стилистически похож на американское хорошее кино – на Элиа Казана, например.
Сначала я слегка остолбенела – ну да, «Цена», – пьеса, действие происходит в четырёх стенах, но тем не менее в фильме за окном настоящий Нью-Йорк, а иногда и уличные городские кадры мелькают.
Каким образом мог советский режиссёр снять Нью-Йорк в 69-ом году? И речь героев страшно удивляла – казалось, ну, быть не может, что фильм снят по-русски – вся стилистика речи американская. Потом сообразила – Нью-Йорк – наверняка кадры кинохроники, которую Калик вставил в фильм, а организация пространства, жесты, интонации – да, ведь это из «Трамвая Желание».
Показали «Цену» впервые в 89-ом. Википедия утверждает, что фильм положили на полку, потому что Калик уехал в Израиль, но я убеждена, что такого кино советскому человеку всяко бы не показали.
Там всего-то 4 роли: полицейский Виктор, его жена Эстер, его брат Уолтер и старый еврей по фамилии Соломон – оценщик мебели.
В СССР того времени слово «еврей» было, пожалуй, табу, его не произносили вслух, его не было в книгах, разве что у Бабеля. Вроде как что-то непристойное в этом слове было.
А оценщик Соломон – старик-еврей, когда-то приехавший в Америку из России, – с интонациями и повадками того типа, который сейчас почти повывелся. Я даже подумала, не из театра ли Михоэлса Калик взял старого актёра – кого-нибудь выжившего... Но нет – оказывается, Свердлин вполне известный советский актёр, и к Михоэлсу никакого отношения не имеет. В 69-ом году он умер, и «Цена» снята в 69-ом.
Ещё одна причина, по которой в СССР фильма бы не показали, – Миллер в том же самом 69-ом выпустил эссе о Советском Союзе – после того, как он его объехал в 67-ом. После этого эссе пьесы Миллера запретили в СССР. А уж когда в качестве председателя Пен-клуба Миллер начал подписывать письма в защиту диссидентов, он стал одним из важным врагов.
А в 68-ом «Цену» поставил Товстоногов (как только перевести Константин Симонов со своим сыном успели?).
Когда-то для меня театр был невероятно важен, это теперь я его совсем разлюбила, а в школе – из самого главного было. Мама, благодаря тому, что работала бухгалтером в Мариинке, раздобывала билеты. А в Москве, куда я вечно на каникулы ездила, мы билетики стреляли...
Главным театром был Товстоноговский БДТ, а главными спектаклями «Цена», «Генрих IV», «Традиционный сбор»...
Сколько ж мне было лет, когда я «Цену» видела, – 14, 15?
Гугл в помощь – и вот что я нашла в мемуарах Юрского:
«В 68-м первой постановкой БДТ после вхождения танков в Прагу была "Цена" Артура Миллера в переводе с английского Константина Симонова и его сына Алексея Симонова. Поставила спектакль Роза Сирота, Царствие ей Небесное. Играли мы вчетвером: Валентина Ковель (Ц.Н.!), Вадим Медведев (Ц.Н.!), Владислав Стржельчик (Ц.Н.!) и я. Спектакль был показан 1 октября и сразу запрещен. Миллер (председатель ПЕН-клуба) высказался по поводу вторжения наших войск в Чехословакию, и его имя сразу попало в черный список. Раз в две недели мы играли тайно - под видом просмотра, не продавая билетов. Зал был переполнен каждый раз. Товстоногов пытался воздействовать на вершителей судеб, но власти были непреклонны. Им говорили: это, поверьте, о простом американце, который сохранил честь среди торгашеского общества. А они отвечали: а это, видите ли, не имеет значения, фамилия врага Советского Союза - господина А. Миллера - на афише не появится.
Но тут включилась тяжелая артиллерия - влиятельный, дипломатичный, могущественный Константин Симонов. Весы начали колебаться. А мы всё играли тайно, раз в две недели, чтоб спектакль не умер. А публика все ходила. И слухи о спектакле волнами расходились по всему городу и далее - в столицу. Это, кстати, типичный пример того, как во времена социализма запрет заменял все виды рекламы. Это было посильнее нынешних зазывных телероликов и ярких журнальных обложек. Народ доверял властям, доверял полностью их вкусу. Народ знал: плохое, всякую муру не запретят. Если они запретили - значит, дело стоящее, значит, хорошее. Они не ошибаются.
Поэтому когда наконец появилась афиша и на 10 декабря была назначена премьера... О-о! В нашем огромном зале кого только не было!....»
Я с детства не пересматривала «Цены» и никогда не читала её глазами... Но помнила. Только, оказывается, не всё. Даже отчасти на себя примеряла – в минуты, когда гложут разные вины, – свой отъезд примеряла к уходу Уолтера от родителей...
Но я напрочь забыла про неоднозначность – про то, что жертва Виктора формально оказывается, вроде бы, бессмысленной, и отец, с которым он остаётся и из-за этого не получает образования, его обманул – хоть и разорился он в великую депрессию, но не до нуля, какие-то деньги у него были...
Я помнила только, что один из братьев остался с родителями (даже не помнила, что мама умерла), а другой построил собственную жизнь...
Мне кажется, что в постановке БДТ неоднозначность была проглочена, и соответственно спектакль всё же получился чёрно-белым, а фильм – нет.
Вообще наверно, Товстоногов и его театр часто бывали довольно резко чёрно-белыми, почти назидательными... С Васькой бы сейчас об этом поговорить...
