Черепаху Тортиллу – на коряге в центре крошечного пруда, где полно коряг и кусты по колено в воде, – большую черепапаху, с пол рюкзака, панцирь её переливался на солнце, морщинистую башку она вытянула вперёд, а в позе явно читалось наслажденье. Таня, которая в воду лезет только вместе с людьми, слегка попищала, заметив её, но несмотря на уговоры, не поплыла знакомиться.
Нахохленную большую серую цаплю видела – на кусте возле соседнего большего пруда.
И в нём, в прозрачной воде, – четырёх лягушечек-сеструшечек-квакушечек-ватруше
Если не шуметь, то за синичьим посвистом, за зябличьими руладами, отчёркнутыми разговорами Карла и Клары об украденных кораллах и кларнетах, можно вполне услышать, как с шуршаньем раскрываются кленовые листья.
Небо менялось каждые полчаса – накатывались и укатывались за горизонт тучи, успев плеснуть в нос дождём, и сияла мокрая дорога.
И день был, был день, когда навстречу должен бы выйти заяц в рубахе с ремнём, возможно даже с барабаном, – подойти, какой-нибудь глупый вопрос задать, занудно ждать ответа – зайцы, как известно, большие зануды, – и Васька с Катей вышли бы из-за кустов. Васька обрадовался бы черепахе, которую давно на этом пруду не встречали, рассердился бы на глупого зайца. Катя отнеслась бы к Тане покровительственно – ньюф – почтенный зверь – а тут – штрудель – яблочный пирог…
Бабочка-лимонница полетела к Цокотухе за вареньем, одинокий муравей шёл по дорожке по важным делам…
И дома солнце бьёт в не такие уж грязные окна.
