Сухая хрустящая зима. Часть тополей позванивает золотыми кольчугами.

И вечером вчера, а вечер нынче в пять, потом уж ночь, пики садовой ограды возле кампуса поймали солнце.
В субботу мы с Машкой возвращались домой – ночью, той самой ночью в семь часов.

Влезли в автобус у станции, – в светящуюся коробку, зажатую заоконной тьмой.

Вдруг пожилая дама, с седыми стрижеными и уложенными волосами, нам улыбнулась, вставая и предлагая сесть на её место : «я сейчас выхожу».

Пробралась к двери. Мы смотрели из автобусного светлого нутра, как она отошла от остановки, идти ей было трудно, и я сказала Машке: «вот ведь, явно ей палка нужна, но не хочет, пижонит».

У неё было две сумки, не очень больших, в правой руке сумка, и в левой – наверно, в обеих сумках какая-то снедь.

Машка сказала: «они ей для равновесия».

– Хорошо б её дома ждал дяденька – сказала я.

– Думаю, ждёт – ответила Машка.

Днём зимой заметнее на Сене чёрные бакланы, а вечером чайки кричат, белыми крыльями взрезая тьму.

И каждый день всё новое ёлочное загорается... И наверно, год такой – посвящённый глобализации – вокруг ёлок хороводятся все зимние звери – пингвины, да северные олени, да белые медведи...