Мороз Красный нос надул щёки – и кааак выдохнул!
Утром в лесу скрипели подмёрзшие листья под ногами, и поскользнулась Таня, когда неслась во весь опор с сухой веткой в зубах – эту ветку послала ей с дерева ворона, – скинула, едва не попав по носу, – ветка шлёпнулась под лапы.
Потом мы с Сашкой поехали в город – когда на зелёном аптечном кресте, где высвечивается температура, она с -4 в десять утра поднялась к часу уже до +2.
Промозглый, укутанный в серую рогожу стоял день, с прилавков овощных магазинов мандарины в блестящих листьях и хурма из последних сил пытались его подсветить вместе с лампочками из кафе и отдельными ёлочными гирляндами, отлично знающими, что праздники прошли, и скоро их на год упрячут по ящикам.
На набережной стояли полиэтиленовые мешки, плотно упакованные палыми листьями, – сколько ж её – этой листвы прошлого года, которую не просто смели, а ещё и утрамбовали, и эти плотные мешки матово просвечивали рыжим – вид почему-то они имели очень самодовольный.
Мы сели пить кофе на углу Сен-Жермена возле Жюсьё, зашли внутрь, не удовлетворившись уличными электрическими обогревалками.
Болтали, перескакивая с темы на тему, оставляя зарубки – неплохо б вернуться – на нашем столе почему-то горел какой-то почти огарочек в оплывшем стакане – на других столах, вроде, никаких свечек не было. А за окном на круглом столике подмерзал пёстрый букет цветов, и за соседним уличным столом сидело двое немолодых мужиков.
Иногда в парижском кафе я вдруг вижу кого-нибудь, к кому естественно подойти и сказать «привет, давно не виделись», как когда-то в переулках возле Университетской набережной, –один из мужиков за окном ровно был из таких – мы с Сашкой допили кофе и дальше пошли – под редким мелким зимним дождём.
А когда возвращались в стемневших сумерках, мимо вагонного окна промелькнули две электрических раскрывшихся водяных лилии на асфальте – возле одного из стеклянных офисных зданий на Сене.
