За окном деревья, и листьев на них меньше, чем на тротуарах. Впрочем, и на тротурах меньше, чем неделю назад. Прошли уже дворники в зелёных костюмах, ведя за хоботы зелёные машинки, которые этими толстыми гофрированными хоботами втянули мокрые сухие разноцветные листья в соё нутро, а где они их потом выплюнули, мне неведомо.
Автобус небыстро катил по улице, и я успела вглядеться в грубоватое лицо длинноволосой женщины, стоявшей в комнате у окна, прижав к груди небольшую серополосую кошку. Или кота?
Да нет, ничего особенного не было у неё в лице – слёз, или какой-то особой тоски. Нет, просто женщина с кошкой, любящие друг друга, глядели в окно, – на деревья в саду через улицу, может быть, вглядывались в плывущие мимо окна машин.
Я не люблю Рембрандта, обычно не люблю, – наверно, в детстве Эрмитажные пятки отбили у меня всякую к нему любовь. А вот же женщина эта с кошкой, пространство темноватой комнаты у неё за спиной – они пришли из Лувра, – и только жаль, что не судьба им туда вернуться
