Утки жирные живут припеваючи, к прохожим пристают, но вежливо. Стоят люди на нижней набережной, глядят задумчиво в воду – тут и толстая утка вылезает разлаписто, у ног пристраивается скромно, даже не крякает. Но неудачливая утка – люди шли без багета наперевес и даже без булки в кармане. А селезень на берег не вышел, только поглядывал искоса.
А лебеди на этот раз за рекой, у Лувра.
В субботу я лениво шла в смутно-солнечный в дымке день от площади Контрэскарп к Жавелю – километров десять там, наверно, если не пытаться кратчайшим путём.
Утром абитуриенты – четверо мальчишек – двое магребинцев, двое африканцев – поступать в систему alternance на третий курс – три дня в неделю работать, два учиться.
Муна мне недавно сказала – не чувствует она себя родом из Африки, знает, что по географии Тунис в Африке, но Африка – она под Сахарой начинается. По-французски и называется – подсахарская Африка. И северо-африканцы обычно забывают, что и они с африканского континента. Вот сенегальцы, или камерунцы – они из Африки.
Трудно раздавать поступающим в alternance баллы за собеседование. Эта система образования прежде всего рассчитана на будущих инженеров-практиков, на тех, кто определённо не собирается заниматься науками, и скорей всего, не будут выпускники alternance решать сложных концептуальных задач, а будут они программировать, руководить проектами... Бывает, что ребята приходят к нам на третий курс, уже год отучившись в alternance в IUT (в чём-то типа двухгодичного техникума) – с первого курса там так нельзя, а на втором – пожалуйста, учись и работай. Ну, и никому из них не хочется отказывать. Конечно, те, кто уже работает, у кого уже есть профессиональный опыт, и есть предприятие, которое будет продолжать их держать, – у них дополнительный плюс, они уже доказали, что выживают в гибридной системе, и им к тому же не приходится помогать искать нанимателя. Но ведь хочется, чтоб обязательно к нам приняли и африканских ребят, которые первый год во Франции, и им-то как раз надо помочь найти работодателя, – к счастью, студенческая виза работать неполную рабочую неделю позволяет.
А потом под занавес пришёл пятый мальчишка – ну, его я всё-таки уговорила не пытаться поступать в инженерную школу, а для начала сделать licence pro – это тоже вариант техникума. Он пришёл после BTS – практически после ПТУ – его приятель после того же ПТУ у нас уже учится – то-то люди, которые в alternance преподают математику, воют ещё и погромче других – значительная часть студентов не знает ничего – от слова совсем – а ведь наверно, инженерам по сетям, ну, хотя бы в алгоритмах на графах неплохо б разбираться.
В час дня я закончила болтовню и пошла на метро – и вышла не у Жюсьё, как обычно, а за пару остановок до, – пройтись по Муфтарке.
Я шла и щурилась как довольный кот, или может, ящерица, -– жалела только, что зачем-то поутру нацепила куртку...
Столики, собаки, человеки, пары всех видов – мальчик-девочка, мальчик-мальчик, девочка-девочка, и пары – человек-собака. Купила себе не блин, а блинище у северо-африканского мальчишки, который вложил в бретонский гречневый блин средиземноморское содержание – фету, жареные кружки баклажанов, лук, помидоры. Я его еле доела – такой громадный. И жуя блин, я не зашла в новооткрывшийся магазин медов. Я понимаю, мне рыночный продавец медов объяснил с год назад, откуда берутся мёды всех видов и мастей – поставил ульи рядом с авокадо – будет авокадовый, поставил рядом с каштаном – будет каштановый – но всё равно я балдею от изобилия цветочных и древесных названий на банках – с мёдом всех оттенков жёлтого – от лимонного до густо-каштанового.
На тротуаре возле аптеки лежала непомерных размеров овчарища. Иногда голову поднимала и оглядывала окрестности победительным взглядом. Может, и вправду владелица улицы Муфтар?
А на нижней набережной в суете самокатов, пешеходов, велосипедов, рядом со столами, где играют в шахматы и теми, где в пинг-понг, на набережной, где нынче даже можно получить боксёрские перчатки, – и тётенька боксировала с дяденькой, – на уходящей вверх стенке среди всяких прочих сообщений было написано: «Настя, ты такая одна».
У Жавеля я села в поезд – 10 минут – и в Медоне, лениво думая, что в 25 лет казалось – три года будут тянуться вечно, и можно совершенно не беспокоиться о том, что будет через три года, через пять – будто так далеко «через три, через пять», что и не наступят, вечно длиться будут три и пять, и – заглядывая за горизонт – было совсем непонятно – а как живут те, кому осталось впереди куда меньше, чем позади – и вот же, как странно, войдя в эту категорию, живёшь в общем-то так же – не ощущаешь, как этой жизни осталось мало – и так же не заглядываешь в через три и через пять, правда, теперь от страха – и теперь точно знаешь, что – вздохнуть не успеешь – и три-пять корова языком слизнула...
А вишни цветут так, что на ветках места нет не белого, голого. Вот ведь деревья – тыкали голыми ветками в небо, и вот слепят белизной – и каждый год так.
