

Апрельский Прованс – всё-таки не июньский Карельский, и не Усть-Нарва, и одуряюще сладко пахнет вязель – не скромная жёлтая акация, из стручков…
Над дорогой, над полем парит тополиный пух. Он очень удивляет, непонятно, откуда этот пух берётся, вроде бы нет тополей – вязы, дубы, одичалая…
Очень, по-моему, умное печальное интервью Цветкова.
В моём любимом кооперативном магазине, куда Франсуа сдаёт виноград и всякие травки, он, когда мы только приехали, велел нам взять впрок спаржу,…
Память моя зовётся Осла Белла. Вот Машка одержима справедливой страстью – каждое растение надо назвать. Всего живого, да и неживого, нужно знать…
Резала я редиску в холодный щавель – мой любимый суп – на мелкие кусочки – круглую красную редиску. Весной она появлялась на рынке в пучках – 25…
Апрельский Прованс – всё-таки не июньский Карельский, и не Усть-Нарва, и одуряюще сладко пахнет вязель – не скромная жёлтая акация, из стручков…
Над дорогой, над полем парит тополиный пух. Он очень удивляет, непонятно, откуда этот пух берётся, вроде бы нет тополей – вязы, дубы, одичалая…
Очень, по-моему, умное печальное интервью Цветкова.
В моём любимом кооперативном магазине, куда Франсуа сдаёт виноград и всякие травки, он, когда мы только приехали, велел нам взять впрок спаржу,…
Память моя зовётся Осла Белла. Вот Машка одержима справедливой страстью – каждое растение надо назвать. Всего живого, да и неживого, нужно знать…
Резала я редиску в холодный щавель – мой любимый суп – на мелкие кусочки – круглую красную редиску. Весной она появлялась на рынке в пучках – 25…