Пыталась вспомнить что-то с редиской связанное, с красавицей-редиской. В начале лета то ли после девятого класса, то ли после скорей после десятого перед экзаменами, мы с подругой Олей раздавали женщинам с колясками на улицах 1 июня, в день защиты детей, мелкие букетики – кто-то от нас шарахался, кто-то радовался. Кажется, мы обсуждали, не раздать ли вместо цветов редиску, я за редиску была – такая она красавица. И кажется, я лениво думала – хорошее дело редиску выращивать, из земли доставать, в пучки вязать. Только вот торговать ею на рынке не хотелось, хотелось бесплатно раздавать.
Мои моложе на поколение друзья, если, когда на 20-25 лет моложе, считать, что на поколение, – ровесники моих родителей тогда, или даже чуть старше мамы.
Что, наверно, с тех времён изменилось, это соотношение возраста и физической формы. Среди моих ровесников, да и тех, кто сильно старше, множество людей, для которых мало что изменилось с юности в возможностях взбираться на горы, или уплывать по морю. А тогда бабушки-дедушки, вроде бы, в походы не ходили. Влияло ли это как-то на их самоощущение, на готовность принять возраст? Как узнать?
Резала я редиску, погрузившись в 50 лет назад. Меня всегда занимает, как сосуществуют времена – к примеру, в одном и том же человеке. Это вот «я» сегодня и 50 лет назад – непрерывность его, и вся моя жизнь разных эпох во мне сосуществует. А если ещё и любимые книжки прибавить, из тех, которые «живее всех живых», с героями которых разговариваешь – с ума сойти, сколько времён, эпох, своих и чужих жизней. Кстати, про то, что «трава была зеленей» – это ведь естественное следствие того, что люди чаще ностальгируют по своему прошлому, по своей жизни, и редко хотят стать юными в другой жизни, им, уже не юным, современной. Для этого сильно надо своё прошлое не любить, чтоб захотеть его обменять на чужое.
Но, конечно, есть времена, в которые страшно хотелось бы прогуляться, даже зная, чем всё закончилось… Вот в начало двадцатого века, например. А ещё в здешние западные шестидесятые-семидесятые – в них я недогуляла, застав их на хвосте, в восьмидесятые.
Девяностые, конец двадцатого века я прожила с Васькой – вершина моей жизни – и начало двадцать первого так естественно продолжало двадцатый, что не календарно им и было.
Ну, а если победит новая этика, сменятся наши книжки совсем другими и возможно не-книжками, станет совсем другая цивилизация, – это то будущее, в которое заглядывать не хочется, а хочется верить, что, может, всё же пронесёт и будет совсем не оно, или хотя бы не совсем оно.
Книжки, картинки, – лучшая на свете работа – связывать времена… Не только Гамлету этим заниматься…
Как в фильме Митьков – вино-водочные этикетки падают на землю – падают старые фотографии, свои, чужие, незнакомцев. И улыбаются из травы.
