Из леса, не торопясь, вышла толстая олениха, наверно, беременная. Постояла, глянула расплавленным коричневым глазом, вздохнула и медленно отпавилась по своим делам, пока мы глядели на неё через ветровое стекло.
Земля хлюпала, чавкала, выжимала из себя воду. Через разлившийся ручей с опаской переходили по наклонному бревну.
В часовне за оживающими ивами на секунду застывал в воздухе отклонившийся звонящий колокол.
И расцветающий терновник, и белый пони, и мохнатые шотландские коровы, и гуси.
Ещё не выскочили из чавканья и хлюпанья цветы, только жёлтые ломкие сухие папоротники вдоль тропинки.
И мир опрокинут, он, как в Австралии, вниз головой, - в лужах, ручьях, озерцах.
Тут вот
А вообще-то для меня - в том, чтоб ничего не забыть.
Чтоб хлопая ушами бежала собака Нюша, чтоб плюхалась о землю и размахивала в воздухе четырьмя толстыми лапами, и ухмылялась, а глядя на неё, чтоб смеялась мама, чтоб чистили мы грибы на разогретой солнцем дачной веранде, и мамина подруга объясняла нам, что настоящая женщина должна кокетничать даже со стулом, чтоб в тёмной пещере с едва заметным входом выдувал фигурки стеклодув около Риальто, чтоб ломилась за заборы сирень в Усть-Нарве, чтоб, чтоб, чтоб...