А в шесть – фонари, витрины, уже украшенные к Рождеству, вырываются на минуту из смыкающейся тьмы.
На остановке сидела толстая, вероятно, не очень молодая пуделиха в зелёном ошейнике. Ей было холодно, и она слегка подрагивала.
Носатый старик простоватого вида в кепке и с клюкой, увидев, что я гляжу на собаку, улыбнулся и грустно сказал, что личико у неё очень красивое, – я его не расслышала и успела испугаться – неужели эта пуделиха на тротуаре, в шаге от потока машин, – совсем одна.
Но нет – старик кивнул на большую толстую тётку с банкой пива. Надо сказать, что во Франции люди, пьющие пиво на улице из банок, встречаются не больно часто. Тётка сначала громко болтала по мобильнику, потом стала разговаривать с каким-то своим знакомым мальчиком, стоящим рядом с ней на остановке, – он молча кивал, а тётка прихлёбывала пиво, жестикулировала, громко говорила.
Пуделиха сидела от них на некотором расстоянии, – правда, то и дело посматривала в её сторону. Иногда отодвигалась от очередного прохожего, быстрым шагом топающего мимо остановки. Пересаживалась.
Подошёл автобус. Тётка, её знакомый и собака вошли через дверь для выхода. Пуделиха уселась на пол посреди прохода.
Я сидела впереди, продолжая чуть-чуть беспокоиться, а вдруг собака всё же одна, едет куда-то по неизвестным нам делам. У каждой остановки оборачивалась. Автобус наполнялся, но мне всё равно удавалось разглядеть грязно-серую собачью спину у самого пола и большую тётку, возвышающуюся над сиденьем.
И всё-таки я пропустила остановку, на которой они вышли – обернулась в очередной раз – ни тётки, ни собаки. А старик, одинокий старый старик – вышел ещё раньше. Я надеюсь, что дома его ждал кот...
...
Пока я всё это писала, тьма поглотила верхушки тополей за моим окном под потолком, зато теперь в окне отражаюсь я вместе с заваленным бумагами столом. Дождик негромко постукивает по стеклу, ползёт по нему почти невидимыми разводами...
