Удивительно одинокое дело ехать в осеннем вечернем потоке, глядеть на встречные фары - хрупкие, замкнутые тонкими стенками, пространства машин - не докричишься. Почему-то молнии разрушали эту вечернюю меланхолию, и встречные фары казались менее безразличными.
Я заказала себе грозу на Новый год - хорошую январскую грозу с молниями и громом.
А до того, днём, я ездила выдавать дипломы нашим выпускникам. Как всегда, действо торжественное - с участием бывших выпускников, с песнями и плясками. Пели и плясали студенты, показывали скетчи, ходили на голове, всячески демонстрируя, что если вдруг информатики никому станут не нужны, они смогут и в цирк податься.
Пляски были замечательные - в отличие от многих видов современного искусства, где число разнообразных умений резко сократилось и в значительной степени заменилось умением себя продать, в танцах оно явно возросло - куда там мазурке до прыжков с переворотом, приземлением на одно ухо с последующим верчением на нём. Кайф!
А ещё в этом году вместо того, чтоб, как водится, устроить действо в привычном нам зале Mutualité на Левом берегу, наши ответственные за праздненство сняли зал в Берси, - в моём представлении в грязном районе за Лионским вокзалом. Я внутренне слегка ворчала и оказалось решительно неправа.
Бывшие склады превратили в кафе и магазинчики, построили очень славные невысокие современные дома, получилась уютная пешеходная зона, люди на улице сидели под газовыми горелками. Как-то резко бросилась в глаза разница между европейским и азиатско-американским новым строительством. Я вспомнила эти жуткие башни в Куала-Лумпуре - подоблачное стекло - а в Европе часто встраиваются в старое, - что-то такое не слишком большое, обозримое возникает, тёплое - впрочем, можно, конечно, глядя с другой стороны, сказать, что в Азии новая архитектура, а в Европе - аккуратные попытки не изгадить то, что есть. Так или иначе, мне захотелось побродить по Берси, выпить пива под арками - ну что поделаешь - городок в табакерке.
А потом я добрела до нужного дома - и раскрыла рот, только, увы, - аппарат я забыла.
Дипломы мы выдавали в musée des arts forains - в музее ярмарочных искусств. Сначала подворотня, а в ней карусельные лошадки, потом длиннющий двор, с липами и каштанами, с которых свисали люстры времён прекрасной эпохи. И старая трамвайная колея в траве. Там когда-то были винные склады, где хранилось всё привезённое в Париж вино, поэтому и рельсы, и длинные здания, похожие на конюшни - в них хранились бочки.
Позолоченные фигуры, танцовщицы, оловянные солдатики.
И внутри, в зале над сценой - ярмарочная королева, очень похожая на те фигуры святых, которые и сейчас проносят по улицам в Испании на Пасху.
Она смотрела куда-то в потолок бессмысленными глазами, на голове её сияла блестящая корона. Что-то в этом было от Тулуз-Лотрека, что-то страшноватое от немецкого экспрессионизма - корона, бессмысленный взгляд, карусельные лошадки - а что-то невыносимо привлекательное - от ёлки, несъедобных на ней шоколадных конфет, захламленных тесных комнат... Наслаиваются друг на друга миры даже в одной жизни - Мальвина, Карабас-Барабас, пудель Артамон, золотой ключик, страшная ярмарочная королева, тоска по тому, что было, по тому, чего не будет, звон серебряных колокольчиков, тёплое дыхание коровы - "за веткой черёмухи в чёрной рессорной карете", - "театрального капора пеной"...
