Лошади на краю леса паслись в цветных попонках, а пони, маленькие, мохнатые, без ничего.
Ни ветерка, и даже холод не пробирающий, просто тихо стоял, стеклянный, как сохранившиеся грибы - сыроежки, маслёнок, мухомор, моховик - звонкие, деревянные. И поднесённые к носу остро пахли. И кислый запах свежих срубов был тоже неподвижен. Быстро шли мы, прыгали по веткам синицы, малиновки. И даже высоко где-то громко завтракал невидимый дятел.
Мороженые листья скрипели под ногами. И поля - одинокие сжимающие душу поля - комки подмороженной глины до леса на горизонте, или до другого поля - остро-зелёного с инеем на концах травы.
И не обязательно даже в Австралию, где сейчас лето, в южную Флориду, - одна из самых весёлых моих фотографий - мы с Джейком голые на катере плывём в Рождество на коралловый риф - можно и просто ехать по этим промёрзшим дорогам в чуть теплящемся зимнем свете, глядеть на смыкающиеся тополя, одинокие поля, на которых удоды с хохолками, вороны, убеждаться в мягкой округлости мира - ехать по Франции, по Италии, заехать в горы, чтоб глядеть вечером со склона на то, как огни зажигаются в долинах.
Жить неделю в одной деревенской гостинице с камином, неделю в другой, доехать до моря, писать роман. Можно бы и просто писать роман - в деревенском доме - чтоб каждый день выходить на крыльцо, гулять по размокшей или подмороженной глинистой дороге, есть на холоду яблоки, мандарины. А там и весна настанет, к февралю нужно доехать до Ниццы - до мимозовых лесов. А где-нибудь в Бретани застать Рождество - с ветром, с какой-нибудь наряженной ёлкой у моря, и небьющиеся облупленные серебряные шары постукивают друг о друга боками.
Только вот романы давно написаны...
