Живая земля, вот уже и в январе она вспучивается моховиками.
И кажется, сядь на пенёк – и эта крадущаяся тьма так и остановится, не накрыв с головой, а если и ляжет непросохшим одеялом, – оставит тебе чёрные ветки в невнятном свете.
Замолчат синицы, и сороки, и цапля, кружащая с криком над прудом, приземлится, подожмёт ногу и будет задумчиво глядеться в чёрную воду – и видеть чаек, уток.
И закроешь глаза, и остановишь время.
А потом сядешь под газовой обогревалкой пить гинесс на площади Контрескарп, пробежавшись мимо прилавков с устрицами и креветками, мимо выставленных на улицу бутылок, мимо сырных лавок и продавцов в передниках.
И не заметишь, что 20 лет прошло. И сглотнёшь комок в горле, потому что жизнь такая невечная. И не обрадуешься смене цифр в календаре.
И вспомнишь, что уж к тебе-то покой и воля пришли вместе с уязвимостью. С вечером у реки под цветными после грозы облаками. С цветущей над ручьём акацией. С дырками в мирозданье.
