Я впервые попала в рассветный январский лес. Затаившиеся стволы выходили навстречу из полутьмы.
Как всегда, проходя мимо полукруглой поляны, где скамейка под огромным буком, и где ручей шумел острей обычного, мимо поляны, вышедшей из английского романа , я вспомнила Джен Эйр – изгородь, сумерки и дальний стук копыт.
Вороний грай заполнил уши – они летели чёрной негустой толпой – высоко в светлеющем небе, над каменной стеной, отделяющей лес от обсерваторского парка, над тропинкой...
Ещё несколько шагов – и я остановилась от пронзительно близких трелей. Дрозд сидел на обсерваторском каменном заборе и самозабвенно пел, не глядя на меня, широко раскрывая жёлтый клюв. Я стояла и смотрела на него. И вдруг чёрные бусинные глаза заметили меня – последний посвист, и одновременно всплеск множества крыльев, спрятанных в кустах – и нет дроздов, и моего знакомца тоже нет.
Через пару минут я вышла из лесу на улицу в наступившее утро – к розовым холодным розам за заборами, к прохожим, к припаркованным машинам с тающим инеем на ветровых стёклах...
И странное отрешённое это чувство – лесная жизнь утром неприкрытая, самопоглощённая –дышит ворочается в двух шагах от дома – открывай дверь – заходи...
