Парижская книжка, как тяжёлое железное колесо, покачалась и со скрипом покатилась, набирая обороты.

Спасибо Маше с Юрой за их помогалки – книги про необычный Париж – одна английская, другая французская – места почти все в них совпадают, но написаны они очень по-разному, так что будут эти же углы и по-русски теперь – варево получается, замешанное на васькином «Деревянном слоне», моём личном Париже и всяких славных удивительностях, с этих двух книжек сдутых. Они и называются соответственно – «300 lieux pour les curieux» и «Unexplored Paris» – авторы проходили по одним и тем же тупикам, задворкам, мимо средневековых башен посреди улиц 19-го века – как и всегда – разница не в что, а в как.
В общем, сегодня решила я, что пора поехать в город отыскивать то, что предлагают любезные описатели.

Но поскольку совесть меня бы искогтила, если б я не погуляла с Таней, я позвонила Бегемоту в половине десятого, вытащила его из сладкого субботнего сна, и мы побежали в лес.

На обратном пути, уже расставшись с Бегемотом, я решила сделать Тане подарок и пройти не прямо домой краем леса, а по дуге. Но когда мы дошли до дорожки, которую Васька звал главной аллеей, по которой до дому два шага, но можно ведь пойти в другую сторону, – спуститься в овраг, потом к пруду, – Таня, увидев моё подлое намерение идти домой, разлеглась в грязи. Двух с половиной часов на мокрой глине ей было недостаточно, – может, она решила, что ещё не до конца измазалась, что ещё остался белым, например, лоб, – уши, ясное дело, в пятнах и в колючках – они ж висят, и когда нюхаешь в своё полное удовольствие, свисают прямо в лужу. Мне пришлось её упирающуюся на поводке вести – правда, Нюша была изобретательней – она, желая ещё погулять, хлопалась о землю и молотила в воздухе всеми лапами, ещё и ухмыляясь во всю пасть и зубами щёлкая. Однажды нам с Васькой пришлось в машину залезть и мотор завести, чтоб её в ум загнать. Катя вот так никогда не поступала.

Шла домой и думала, что Васька б ворчал, что вот в субботу, мало того, что в лес, так потом ещё и в город, а работать когда, и вообще опять убегаю, и что я всё равно б поехала, потому что для книжки-то нужно, и звонила бы всё время, и на ус, или там на волосину, за отсутствием уса, всё вокруг мотала.

Убежала в час дня, заметив недовольный хвост – когда всё в порядке, он лежит на спине бубликом, а распрямляется, ежели что ему не нравится. И правда викенд – а сидеть вдвоём с кошкой, будто будни.

В первом месте, куда я направилась, произошёл облом. Оно в буржуйском 16-ом районе. Там в тупиковой улице стоят русские деревянные избы, – одну на всемирную выставку завезли в разобранном виде, остальные по русским проектам сделал французский архитектор.

Это сейчас-то район буржуйский, а когда-то – то самое Пасси, где селилась уйма русских эмигрантов, и где та столовая, где у Бунина в моём любимом рассказе «В Париже» герои знакомятся. Улица эта с избами оказалась заперта на замок – она ж не улица, а тупик, группа домов, – код знать надо, чтоб дверь открыть. Я не стала ждать, пока кто-нибудь войдёт, или выйдет, грустно подумав, что светлого времени часа три осталось, а эти буржуины вон заперлись, гады.

И уехала на площадь Республики. Ну, а дальше всё было хорошо – что нужно, находилось, только вот небо, синее утром, стало беспробудно серым, и только почти на закате вдруг пелена враз превратилась в развесёлые облака.

А бродила я по милейшим местам – например, по кривому проходу, куда выходят задние двери каких- то магазинчиков, а потом там ступеньки вверх, на другую улицу, и оказывается, тут была городская стена 15-го века. Мимо мэрии 10-го района, которая почти копия, только слегка уменьшенная, огромного изукрашенного луарского замка Шамбора. И зачем 10-му району такая мэрия, не влезающая в объектив?

А потом прибрела на ту самую Каирскую улицу, где мы с Бегемотом жили в 88-ом году, – шла и думала, что я ведь не узнаю нашей двери, сторону помню только... И не узнала... И дошла до Каирской площади, к которой собственно и направлялась, где изукрашенный египетской фигнёй дом – было в Париже помешательство на Египте, когда Наполеон там победительствовал.

Сфотографировала дом и обратно пошла – и с другой стороны этой узкой улицы увидела нашу дверь – таким несомненным очевидным узнаванием – она, и номер на ней, – погребённый, забытый – ну, конечно же он – 43...

Когда-то мы с Васькой возили бегемочью маму по соседнему с нашим Медоном городку Шавиль – Васька его котьим городом звал – она пыталась вспомнить дом, где около года жила в детстве с родителями – эдак лет тогда 75 назад... Кружили по улицам – чёрт его знает, его ли нашли...

В набегающих сумерках я неслась теперь уже по знакомым местам, снимая старинные вывески, башню, где бургундский герцог скрывался от врагов, каменную рыбку над входом в разрушенную часовню, которую, мучаясь совестью, отстроил некий гражданин, сдиравший деньги с каждой проданной на соседнем рынке корзины рыбы. И вышла к ресторанчику «У свинячьей ноги» – когда-то там в загончике с фонтанчиком, в домике на газоне проживал милейший маленький домашний свинчик по имени Оскар. Мы с Васькой и с Нюшей ездили к нему в гости. И однажды он Нюшу почти укусил за нос – она протянула доверчивый нос над низким штакетником, которым владения Оскара были отделены от тротуара, а он пошёл на неё, разинув пасть. Естественно, нос Нюша отдёрнула, но всё равно обидно. Потом Оскар исчез, и нам сказали, что он уехал в деревню...

А сегодня я увидела перед ресторанчиком афишу меню – «Оскар»...

Когда мы общались с Оскаром? В середине 90-х? В начале? Когда интернета не было, а в Париж можно было ездить на машине и парковаться на запретных мостах – за это не штрафовали.

Упала тьма, – золотые фары на мокрых улицах, ненужная уже ёлка у Нотр-Дам и пронзительно белые в темноте взмахи чаячьих крыльев над ночной рекой.