Из колодца

В июле в нашем лесу поспевает первая ежевика – чёрная блестящая и, с моей точки зрения, совершенно невкусная ягода. Не малина! На земле густым мохнатым слоем лежат толстые серёжки – цветы съедобных каштанов, и иван-чай тянется к небу из жёлтой ломкой от отсутствия дождей травы.

А на церковной площади нашего городка вдруг появились мощные кадки – засаженные всяким разным по самое не могу. На боку у кадок написано, что в них растёт. И последняя фраза – «Прохожий, угощайся!». Есть там рейхан – по-французски пурпурный базилик, есть решительно мне неизвестные растения, но больше всего – кустов малины! Только угощаться пока нечем, только маленькие зелёненькие ягодки.

Тем временем под Дьепом в Нормандии поселился волк. Серый. Уже около четырёх месяцев там живёт. И кушает овечек. Так что овечковладельцам выплатят компенсации. Никто не знает, собирается ли волк навеки поселиться в Нормандии, или поживёт-поживёт и дальше пойдёт щастье волчье искать.

Я с интересом почитала комментарии под этим сообщением. Волколюбы возмущённо говорят, что овечек надо пасти, а не оставлять волку на обед, а потом ещё и жаловаться – «пусть собак заведут!». Волконенавистники желают парижским волколюбам, чтоб волки поселились в Булонском лесу – радостно потирают руки при мысли о том, как волколюбы заверещат. Человек, не сказавший откуда он, сообщает, что у них вот много рысей, и никто не плачет по овечкам, потому что у них пастухи с собаками овечек хранят.

А один комментатор очень практичен: «Волк? Всем красным шапочкам скорей на карантин!»

На что другой отвечает ему: «А что делать бабушкам? Готовиться к тому, что их съедят прямо сырыми?»

Уж не знаю, как мой планшет выбирает немногочисленные новости, которые он мне ежедневно предлагает – должна отдать ему должное – решительно не сообщает он мне никогда, кто на ком женился и кто с кем развёлся, – за что честь ему и хвала, – новости политические, новости культурные, литературные, новости из жизни...

Несколько назад я ткнула в статью – «Эльзасский гигантский хомяк в красной книге». Ткнула – и улыбнулся мне с экрана очень большой хомячище. Глазками-бусинками посмотрел, лапки на груди сложены. Хомяк! Небось, хоть он и гигантский, он на весь экран он побольше себя вышел – ну, раза в два. Я узнала, что к счастью в последние годы поголовье хомяков в Эльзасе не уменьшается, но что их всё-таки очень мало, всего полторы тысячи, и что крестьянам надлежит о хомяках думать. Например, вредно хомякам есть одну кукурузу, от этого у них авитаминоз, и хомячихи вместо того, чтоб рожать в год двадцать хомячат, рожают всего лишь четверых. Ну, и куда это годится? Наверно, крестьянам надо выращивать разные злаки! Полезную пшеницу, чтоб было хомякам пропитание!

На следующий день планшет дал мне ссылку на газетную заметку, при которой было подтверждающее видео. В Марсельском порту видели рыбу, которую бескультурные люди принимают за меч-рыбу, но это не она совсем, не акула никакая, вовсе из другого семейства. Рыба называется marlin méditerranéen, живёт на огромной глубине, но изредка выскакивает на поверхность – и вот выскочила в марсельском порту. Я, естественно, посмотрела видео – конечно же, я бы решила, что огромная прекрасная рыбища – это меч-рыба. Её снимали с катера, и слышались восхищённые возгласы – «Нет, ты только погляди, какая красавица!». Я стала искать, как она называется по-русски – и узнала, что это марлин из семейства марлиновых, но есть и другое, куда более подобающее название – средиземноморский копьеносец, хотя, по-моему, следовало бы такого рыбария звать не копьеносцем, а попросту копьеносом!

И – бог троицу любит – вчера я прочитала, что некая морская черепаха отложила яйца на городском пляже города Фрежюса! Я вообще не знала, что в Средиземном море есть черепахи! Естественно, кладку огородили, и городская охрана там теперь дежурит круглосуточно. А когда черепашата вылупятся, их нужно будет с почестями препроводить в море. На другом пляже неподалёку, в Агюльфе, куда мы изредка ездим плавать в красных скалах массива Эстерель (изредка, поскольку всё ж от нашего августовского рая дотуда километров сто), другую черепаху видели, но яиц не нашли. А вдруг повезёт, и удастся с чере-па-па-хой в море повстречаться?

На нашем пруду мы с Таней сегодня повcтречали цаплю и огромную черепаху.

Не знаю, обрадовались ли они нашему возвращению из Бретани, но мы были им рады.

Черепаха, чёрная блестящая, растянулась на коряге, а цапля в тростниках, в двух шагах от неё, задумчиво глядела в воду.

Как немного в благополучной жизни сюжетов! Вот и черепах с птицами я уже видела. В доцифровую эру мы с Васькой на озере, куда мы часто возили ньюфиху Нюшу поплавать, мы однажды встретили двух черепах, которые сидеди на коряге напротив двух гусей на другой коряге, и вели неспешный разговор.

Пока мы шли к пруду через шуршащий июльский лес, я думала про сюжеты. Про неоконченные, про несостоявшиеся сюжеты. Вот в Пиренеях в конце прошлого века мы шли с Васькой и с Нюшей по дороге, траверсирующей склон, довольно широкой, так что Ваське, который боялся обрывов, страшно не было. Пиренеи – мрачноватые горы, слева от дороги они нависали над нами, а справа – резкий обрыв в долину, и река на дне. За нами бежал от самого кемпинга маленький решительный увявавшийся за Нюшей пёсик. Мы сначала пытались его отогнать домой, а потом бросили это дело, решив, что пусть себе с нами гуляет. На обратном пути в какой-то деревне, через которую мы проходили, он от нас отстал – ввязался в драку с деревенскими собаками. Вернувшись в кемпинг, мы побежали к хозяйке, чтоб сообщить ей, что её собака осталась в соседней деревне подраться. Она засмеялась – собака была не её, –деревенская самостоятельная собака.
Такое вот несобытие, которое вдруг вспомнилось вместе с ненарядными мрачными домами страны басков (не чета весёлым Альпам, где цветы под каждым окном!), вместе с красными от ягод малинниками... И как залихватски свистели сурки в траве у ручья.

В благополучной жизни немного сюжетов: жили-любили-в небо глядели-теряли-умирали...

«В траве, меж диких бальзаминов,
Ромашек и лесных купав,
Лежим мы, руки запрокинув
И к небу головы задрав.

Трава на просеке сосновой
Непроходима и густа.
Мы переглянемся – и снова
Меняем позы и места.

И вот, бессмертные на время,
Мы к лику сосен причтены
И от болей и эпидемий
И смерти освобождены.
............................................»

Когда мы с Васькой готовили к изданию полного Дилана Томаса, и Ваське надо было перевести все Томасовские стихи, мы бесились от вечной его рифмы-присказки tomb-womb. Какого чёрта? Ведь зато какая дорога!

Позавчера в последней бретонской прогулке мы забрели в неизвестные раньше нам места – мы шли вдоль реки Ольн, уже близко к устью, так что в отлив воды в ней делалось меньше, и глинистое ухабистое её дно превращалось в зыбучий берег, – шли через лес, через вересковую пустошь под самым высоким в Бретани холмом. Вернулись мы в деревню одновременно с коровами, – они с луга шли к себе домой совершенно самостоятельно – в огромный сарай за околицей. Мы были чуть выше коров и отлично издалека их видели. Наша дорога пересекала коровью у самого коровьего дома. Одна корова – бело-рыжая с выменем полным молока шла впереди, сильно обогнав других, и мощно мычала. Мы встретились у перекрёстка и пропустили её. Она только глянула на нас искоса и пошла к себе.

Мир ужасно несправелив, что к нам, что к коровам... Но луг, лес, лето... И этот мощный радостный мык!

- В следующей жизни я стану путешественником – сказала Люська, наша подруга из Гамбурга, глядя сверху на медленные серые волны, которые выкатывались из тумана.

- Ну, если путешественником, дык пешим – ответила я.

- Ну, конечно же пешим – подхватила Люська.

***
С девяти утра у меня был у меня совет по переводу третьекурсников на четвёртый. Прямо скажем, ковид деткам пошёл на пользу – коллективный разум при сдаче экзаменов в сети чаще полезен, чем вреден. Бывает, конечно, что одна и та же идиотская ошибка гуляет по десятку работ, но в целом – очевидный выигрыш. Ну, если не сдаёшь тот же файл, что твой приятель...

Сидела я на террасе, глядела одним глазом в комп, другим в сад... Все остальные гулять уехали, кроме Тани с Гришей, которые со мной остались.

Совет закончился раньше, чем мы думали – слава ковиду – сказала итальянка Луиза – куратор курса...

Вечером у нас ужинали наши хозяева, Мари-Этьен с Роже, и я считала, что погулять я не успею, – потому что пирожки с зелёным луком хотела после совета успеть испечь.

И вот же – образовалась пара часов! Мы с Таней пошли почти куда глаза глядят – из дома по дороге – мимо коров, через луг и лес, на взгорок, откуда море видно, мимо ромашковой поляны, через деревеньку, где нас радостно облаяли весёлые лопоухие лабрадорчатые собаки...

Нырнули в глубокую балку, вынырнули... Ну, конечно, не совсем честно про куда глаза глядят – в телефоне ж карты-двухсотпятидесятиметровки.

Шли – Таня носом в траву, потом носом в ручей, – шли-песни пели-стихи читали – шли и шли...

Стать в будущей жизни путешественником? На том свете у собак, вероятно, отрастают крылья, и они наконец осуществляют заветную мечту Катерины – летают как птицы ангелами по небу.

- Правда – сказала я Тане – некоторых собак берут в ад чертям помогать, на сковородках грешников переворачивать, чтоб не подгорели.

А если вдруг удастся избежать зажарки – то тогда пойдёшь себе по дороге, – то по лесу, то через луг, то море, то река, то озеро, времена года меняются, а ты себе идёшь, обязательно с собакой. Как без неё? И в рюкзачке лёгком скатерть самобранка, наверно, – не тащить же продукты.
Вопрос с одеждой ещё как-то надо решить.

Идёшь себе – метёлки срываешь, в петушка-или-курочку играешь, собака бежит рядом...

Начинаешь, конечно, обрастать хозяйством – кот в котомке за плечами, ослик рядом идёт, чертополох жуёт.

- Где наш Васька? – спросила я у Тани. Посмотрела на часы. Повернули мы в обратный путь.

Сегодня мы видели мёртвого дельфина – на бескрайнем пляже, на кромке прибоя.

Дельфин – неповреждённый, он не погиб от столкновения с кораблём, не запутался в сетях...

Издали я подумала, что это мёртвая акула, – на том же пляже мы два года назад нашли умирающую акулу, затащили её в воду, на хоть какую-то глубину, – но не спасли.

Понятно, что морские жители умирают, понятно даже, что их мёртвых, течения и ветер часто выбрасывают на берег. И всё равно горло сжала то ли вина, то ли просто утрата... Хотелось узнать хоть что-нибудь про этого безымянного дельфина, чья жизнь почему-то закончилась.

Прекрасна была та акула, которую мы не сумели спасти, прекрасен дельфин, которого мы увидели уже мёртвым, – его чёрное гибкое тело, его мощный хвост...

Какие-то люди закинули удочки, врыли их в песок. Одинокий мёртвый дельфин покачивался в мелкой волне совсем недалеко от них.

Огромная живая Атлантика накатывала на берег волнами с пенными гребнями...

Мы шли по песку, то утрамбованному, то зыбучему, вязкому. И висел миражом городок Сен-Геноле, – там, где берег поворачивает, и Атлантика оборачивается Бискайским заливом, брезжил в где-то-таме в голубом мареве, не приближаясь... Приближались к нам волны, шипели на песке, пытаясь хлопнуть нас по босым ногам.

Когда мы шли обратно, пляжа совсем не осталось, вода хлопала о резко подымающийся галечный берег, по которому, увязая в мелких камешках, мы брели.

Над садом пролетела мелкая белая цапля. Никакое не событие. И вчера пролетела и вот сейчас, сию минуту. Вроде и белая цапля – морская птица, но нет в её полёте чайковости – летит совсем как сухопутная цапля.

А чайки – в их полёте волна видна. И какая же белизна на фоне чёрных туч – белой цапле этой морской выбеленной белизны, в которой обломки кораблекрушений, не достичь ни за что.

Лиса, которую только Сенька успел увидеть, приходила на коровье поле, когда коровы уже ушли спать в светлой начинающейся ночи. Впрочем, возможно с ней встретилась взглядом Гриша – очень уж она была возбуждена и напугана, когда мы вернулись вечером домой. А может, всего лишь с соседской кошкой, просочившейся под наш забор, повстречалась Гриша.

Мне-то повезло всего лишь глянуть в изрытых в хлам дюнах на крольчищу размером с зайчищу. У Тани, солидной собаки семи с половиной лет от роду, крышу щенячески снесло в этих дюнах, – брала след, неслась, только и орали, и свистали мы: Таня, Таня...

А часть нор огромные – казалось, и лисам не нужны такие норы – прям для волков норы! Может, это были дюны, где обедающие живут вместе с обедуемыми? Но почему обедуемые не переехали?

Никто не ближе к вечности, чем собаки в их короткой вместительной собачьей жизни. Вот и несётся собака за мячиком, за палкой по отливному песчаному пляжу. Где скачут блохами мелкие креветочные, где зарываются в песок крабики.

Впрочем, и пляж, где этим июнем особенно гигантские приливы – почти 7 метров – шутка ли – и он про вечность. И нежный коровий мык. И даже съезжающий вниз на доске с волны, как со снежной горки на ногах, не падая, – и он по касательной её трогает.

Ну, а ещё – зайти в воду и глядеть, как крадутся волны, как поднимаются их спины, и как кричат они, обваливаясь на дно, и шипят, докатившись до берега.

Вышли мы из моря, в море и уплывём китами, а кто и дельфинами. Вот ещё б фонтан научиться как следует пускать!

В новостях – всюду жарища, кроме побережий, что океанских, что Средиземных, что всяких там северных!

По всей стране за тридцать, жарища, а у нас в Бретани, как водится, 25-26. И вода тёплая!

Но вот пока сидим за компами – четыре человека, четыре работы, две собаки спят, одна кошка по саду гуляет – в море, в море – ни в какую не в Москву.

Ходили мы сегодня с Таней на прививку, ну, и, само собой, – это и светский визит к любимой и любящей ветеринарке. Пообщались. Получила Таня исключительной вкусности собачью конфету.

Пока суть да дело, я услышала увлекательную лекцию про относительно недавно появившуюся ветеринарную вакцину против болени Лайма. Краткую лекцию нашей ветеринарке по телефону прочёл специалист по Лайму, она на громкую связь включила. Оказывается, возникшие в результате прививки антитела набрасываются на зловредную бактерию прямо в клеще, попадая в него с собачьей кровью. И до собаки эти бактерии уже не доходят живыми.

А ещё ветеринарка сказала мне, что у неё появилось за последнее время много русских. И ей даже принесли в подарок шоколад из русского магазина. Я пообещала ей в следующий раз принести зефир, если уж какую русскую сладость... Шоколад-то, прям скажем, русский не больно хорош.

После нас ветеринарка должна была заняться распухшей лапой одной бедолаги, и мы с Таней отправились уже без неё в приёмную к милейшей девочке-помощнице, чтоб взять вкусные зубные косточки и заплатить.

В приёмной ждал очереди спаниэль в обществе округлой не слишком интеллигентного вида тётенки и трёх девчонок.
Кто-то из девчонок спросил: «Это что, королевский пудель?». Мама ответила: «Похож, но они не бывают серыми. Королевские пуделя белые, или чёрные».

«Знаете – сказала я – это белый королевский пудель. Вот будете про собаку по-русски плохое говорить, а вас-то с некоторой вероятностью и поймут»

– Ну, разве ж мы плохое?

«Да нет – фыркнула я – вы правду сказали. Это просто белая королевская пуделиха серого цвета.»

В лесу сегодня мы встретили старого знакомца – шофёра-дальнобойщика, у которого всегда была уйма собак. Он утверждал, что они все у него образовывались без малейших усилий с его стороны – эдакие найдёныши, подброшенные на крыльцо.

Обычно он гулял в обществе четырёх-пяти собак, не меньше. А сейчас гуляет с одной, толстой гладкой сукой, по виду, может, побывал в ней когда-то кто-то в каком-то поколении слегка стаффордширский. Но совсем не агрессивная. С Таней они с удовольствием при встречах плечами толкаются. Независимая такая дама, далеко от него на прогулках отбегает. Иногда приходится и вовсе её на поводок брать после того, как возьмёт да и перебежит дорогу. Мужик не привык к такому поведению, все у него собаки ходили сами, независимо.

И вот подбежала к нему Таня – как она всегда к людям бежит, он её за ухом потрепал и говорит: «она вот не улыбается».

Улыбалась Нюша – двадцать лет скоро, как она умерла. Называлась у нас в Медоне: «Собака, которая смеётся». Да – говорит – у нас за все эти годы было 17 собак... Я вспомнила гиганта Арлекина, пёстрого, в котором, конечно же, побывал дог. Он его взвешивал вместе с собой и грузовиком на грузовичных весах.

Что ж удивительного, что он помнит Нюшину улыбку? И я вот помню овчарку Султана, на радость детям прыгавшего через забор на детскую площадку пса, Арлекина вот помню, да столько помню всяких и разных.

Есть собаки и люди, знакомые, но не такие, чтоб было, у кого осведомиться об их судьбе, когда вдруг перестаёшь их встречать. А ведь разговаривали, слушали чужие истории, рассказывали свои – отчасти соседи по месту и времени – как попутчики по вагону.

Вот был старик, у которого в кармане всегда были куски сахара для встреченных собак, и уж никак не скажешь ему, что не надо бы собакам сахар давать. Наверняка умер он давно. В Нюшино время был он старик. Улыбка у него была удивительно нежная.

Или очень немолодая женщина с лицом-камеей, сначала они ходили втроём, с мужем и с собакой – гладким дворником, вечно взлаивающим при встречах с Катей. Она говорила, что их пёс боится шерстяных собак. Мы с Васькой, она с мужем... Потом вдвоём с псом они ходили.

Чем дальше, тем больше трогают меня чужие окна. Каждый ведь достоин небольшого рассказа. Но только не каждому достаётся.

На самом дальнем от дома маленьком пруду, на коряге неподалёку от берега, противоположного полянке, на которой мы немного попаслись с Таней, восстояла огромная цапля – Цаплина Цезаревна Цапская!

Тане подслеповатыми собачьими глазами было её не разглядеть. А я пыталась до неё докричаться – спросить, часом не было ли аистов у неё в роду. Но непохоже. Просто благородная Цаплина, не кто-нибудь. Пока я смотрела на неё, к ней подплыла черепаха, взобралась на бревно рядом с царственной дамой посидеть.

Черепахи вообще общительные – мы с Васькой когда-то на озере, где Нюша, когда пришла ей ньюфячья пора поплыть, научилась плавать, видели двух черепах, ведущих неспешную беседу с двумя гусями – черепахи на одной коряге, а гуси напротив – на другой.

Когда мы с Таней уже собрались уходить, грянул лягушачий хор, вроде, у нашего бережка, но не разглядеть хористов. Все ли до вечера доживут?

***
А вот такие кватрочентовские итальянские белые лилии у нас на придворной ферме выросли.








( Collapse )