В нашем августовском раю Гриша только один раз в жизни дошла до самого моря. Ну, тоже не до самого, не до воды, – до вида на воду чуть сверху. На пляж она не спускалась, лапой воду не трогала. Вышла из рощи на открытую площадку, где Васькин камень, на котором он любил сидеть и паруса считать, глянула на сверкающее море и нырнула обратно под деревья. Подумала – ещё чего – в мокрую воду лезть.
Случилось это вот как. С нами тогда Никита был, и однажды он Грише с упрёком сказал: «Что ж ты, кошка, у моря уже две недели живёшь, а моря-то и не видела? Стыдно, кошка!» Грише в то лето ещё года не исполнилось, и она впервые отправилась на каникулы.
На следующий день после этого разговора Гриша пошла к морю. Убедившись, что мокрую воду кошки не любят, она, однако, поняла, что по роще гулять кошкам приятно. И стала она туда регулярно наведываться, но только с Катей, чтоб под Катин живот прятаться, ежели опасность какая, или просто кто незнакомый навстречу. Мы с Катей и с Васькой к морю шли, а Гриша нас ждала совершенно незаметная в тростниках, или в траве, – гоняла, небось, кузнечиков и ящериц.
А не стало Кати и Васьки, перестала Гриша в рощу ходить. Из нашего сада ходит только в соседские – слева и справа, продирается через кусты. Ну, понять её можно – одно дело ньюф-защитник, а совсем другое ¬– пудель-штрудель-яблочный пирог.
И вот же – за пару дней до нашего возвращения в город мы с Таней, как обычно по вечерам, отправились в рощу, а Гриша со своего стратегического положения на пригорке в саду, заметив нас, на этот раз увязалась следом. Вышла из сада и уселась на асфальтовом пятачке возле помойки, напоминающей крепость (от кабанов защищаться – стены крепкие нужны). Наша улица – тупик, и роща сразу за пятачком. Пару раз я оглянулась – Гриша торжественно сидела у помойных крепостных стен.
Потом я про неё почти забыла, шли мы себе с Таней по тропинке между сосен, глядели на вечерние тёмного золота стволы. А когда вернулись обратно, у входа в сад Таня уселась и не захотела дальше идти, смотрела на меня вопросительно. Я пожала плечами, всё ж уговорила её подняться со мной по дорожке, поглядывая, нет Гриши под кустами. У Тани вид был крайнего недоумения, и в глазах упрёк. Гриша не показывалась, и я подумала, что, может быть, это я такая дура, а Таня знает, что Гриша в роще, и сообщает мне об этом доступными ей средствами, говорит, что неплохо бы то ли кошку подождать у входа в сад, то ли попросту сходить за ней. Раньше, когда Гриша в роще нас с Катей и с Васькой поджидала, она ведь шла на наши голоса, а тут мы с Таней возвращались домой довольно молчаливо, и Гриша вполне могла нас пропустить.
Мы пошли обратно к воротам, и я очень громко спросила в воздух: «Гриша, ты часом не в рощу ли отправилась за нами? Не осталась ли там?».
Через несколько секунд Гриша вынеслась из-за деревьев и с хвостом трубой побежала в сад, умерила шаг возле нас, но не остановилась – торжественно прошествовала в любимому пригорку и улеглась на нём. А Таня тут же протрусила к нашему огромному столу под гигантским зонтиком, тень от которого дополняет тень от свисающей с балок глицинии, и вздохнув, тоже улеглась.