(no subject)
Отличное сейчас время, чтоб прочесть-перечесть-посмотреть-пересмотре ть что-нибудь длинное важное, что давно отложил в долгий ящик с пометкой – обязательно достать-вернуться (когда будет время).
Времени как раз решительно нет – мелькают дни – и перестать бумкать и немного сосредоточиться, как всегда, нелегко, но – вслед за моим любимым героем всех времён и народов Винни-Пухом, – надо стараться.
У смотренья/пересматриванья одно важное достоинство – это коллективное действо.
Вот мы и смотрим «Подстрочник» – не оторваться точно так же, как было когда-то в первый раз.
Мы очень расстраивались, когда впервые его смотрели, что уже тогда умерли наши на поколение старшие друзья, которые в Париже наверняка пересеклись с Лилей Маркович и её мамой, должны были знать про театр «Петрушка»... Это всегдашнее мучительное – мог узнать-услышать – но не спросил...
А в этот раз мне страшно захотелось услышать это время от Лилиной мамы, от поколения «бабушек»... Лиля Маркович так же как и все мы – не расспросила родителей, и я вот сейчас обратила внимание на то, сколько для неё белых пятен... Что думали её папа с мамой, чем руководствовались, она, на самом деле, не знает... Только может предполагать. Вот её мама из вполне благополучной французской жизни решает вернуться в Москву с девочкой-подростком. Что она знает и понимает про Москву? Вот на границе они выходят из поезда в зал ожидания, потом на вокзальную площадь, и девочка в ужасе от лежащих вповалку нищих людей говорит: «Мама, поехали обратно в Париж». А мама отвечает: «Всё, нет пути назад». Что думает и знает мама, чего боится? Как она приняла решение вернуться?
Так получилось, что среди людей, которых я знала лично, были те, кого родители, вернувшись в тридцатые, привезли в СССР... И те, чьи родители, эмигрировав в начале двадцатого века, растили детей французами. И те, кого растили русскими, с пеплом Клааса, не собираясь возвращаться, пока есть советская власть...
Ну, а дальше двадцатый век – всей мощью, всеми колёсами, всеми гусеницами и... всем расцветом... Мне кажется, что те, кого я знаю, кто выжил... – и там, и тут прожиты богатые осмысленные жизни... И я не уверена, что кто-нибудь хотел бы обменять свою жизнь на другую, с другим жизнеобразующим решением...
Времени как раз решительно нет – мелькают дни – и перестать бумкать и немного сосредоточиться, как всегда, нелегко, но – вслед за моим любимым героем всех времён и народов Винни-Пухом, – надо стараться.
У смотренья/пересматриванья одно важное достоинство – это коллективное действо.
Вот мы и смотрим «Подстрочник» – не оторваться точно так же, как было когда-то в первый раз.
Мы очень расстраивались, когда впервые его смотрели, что уже тогда умерли наши на поколение старшие друзья, которые в Париже наверняка пересеклись с Лилей Маркович и её мамой, должны были знать про театр «Петрушка»... Это всегдашнее мучительное – мог узнать-услышать – но не спросил...
А в этот раз мне страшно захотелось услышать это время от Лилиной мамы, от поколения «бабушек»... Лиля Маркович так же как и все мы – не расспросила родителей, и я вот сейчас обратила внимание на то, сколько для неё белых пятен... Что думали её папа с мамой, чем руководствовались, она, на самом деле, не знает... Только может предполагать. Вот её мама из вполне благополучной французской жизни решает вернуться в Москву с девочкой-подростком. Что она знает и понимает про Москву? Вот на границе они выходят из поезда в зал ожидания, потом на вокзальную площадь, и девочка в ужасе от лежащих вповалку нищих людей говорит: «Мама, поехали обратно в Париж». А мама отвечает: «Всё, нет пути назад». Что думает и знает мама, чего боится? Как она приняла решение вернуться?
Так получилось, что среди людей, которых я знала лично, были те, кого родители, вернувшись в тридцатые, привезли в СССР... И те, чьи родители, эмигрировав в начале двадцатого века, растили детей французами. И те, кого растили русскими, с пеплом Клааса, не собираясь возвращаться, пока есть советская власть...
Ну, а дальше двадцатый век – всей мощью, всеми колёсами, всеми гусеницами и... всем расцветом... Мне кажется, что те, кого я знаю, кто выжил... – и там, и тут прожиты богатые осмысленные жизни... И я не уверена, что кто-нибудь хотел бы обменять свою жизнь на другую, с другим жизнеобразующим решением...