Из колодца

Наш домик – бывшая овчарня, перестроенная, естественно, – со всеми удобствами. Наверху две спальни, ванная и сортир, внизу гостиная с раскладным диваном и огромным столом, на котором компы и экраны вольготно живут, и просторная кухня, там стол, за ним человек шесть с удобствами помещаются. В моей спальне ещё и рабочий стол, занятия по тимсу и совещания очень даже удобно оттуда проводить.

Но кой-чего осталось от бывшей овчарни – очень маленький сортир, и там заглублённое окошко в толстенной каменной стене. Тут всё строили с толстыми стенами – зимой от холода, летом от жары. Из-за того, что стенка такая мощная, снаружи образовался, как в старых замках бывает, такой туннельчик на толщину стены. В туннельчик этот вечно ветер залетает и через стекло ощутимо дует, а у ж в мистраль совсем сильно.

И вот утром захожу я пописать и какие-то звуки из окошка невнятные слышу. Смотрю – передо мной в туннельчике толстая птичья спина – коричневато-пёстрая, всё окошко заслонила. Я застываю – думаю, кто! И тут ко мне поворачивается голова – ястреб смотрит на меня – внимания, может, и не ноль, но презрения точно не фунт, а целый килограмм! В нескольких от меня сантиметрах за тоненьким стеклом. Показать его Бегемоту я не успела – улетел. Немного повисел над полем тимьяна и скрылся с глаз. Но тут уж точно – не с глаз долой, из сердца вон. Прилетай ещё, ястребушка!

Над дорогой, над полем парит тополиный пух. Он очень удивляет, непонятно, откуда этот пух берётся, вроде бы нет тополей – вязы, дубы, одичалая сирень.

А пух в воздухе перед глазами качается, и если руку протянуть, иногда комочек удаётся ухватить. Откуда? Не из густой же небесной синевы.

В конце концов замечаешь – есть, есть тополя со стволами, оплетёнными плющом, чуть в стороне от дорожки, по которой я тороплюсь в Турдэг на рынок. За канавой, за сиренью, которая тоже за канавой – тополя в дубовом-вязовом лесу.

Знакомого ньюфа даже не приходится подзывать, он лежит у самых ворот, и тут же протягивает мне нос между железными прутьями.

Очень весёлый Турдэг в солнечный рыночный день. Кто-то уже и розовое вино пьёт – у самого рынка деревянная будочка, торгующая вином и бутербродами.

Обратно, кроме полного рюкзака, из которого торчит зелёный лук, тащу ещё два мешка – ну, клубнику в рюкзак не засунешь, и оливковую намазку в тонкостенной коробочке.

И опять пух, и сирень, и вороны чего-то собрались гурьбой на поле овса.

А виноградники голые – ряды лир. Те, что постарше – крепкие узловатые многослужившие лиры, и новенькие тоненькие лиры – только посаженные лозы. И на некоторых проклюнулись первые листочки.

И яблоня перед дверью, в ней шмели с пчёлами путаются.

В этом мире, где множатся дыры, где я восемь лет без Васьки, где громоздятся протыри и потери, бредёшь по дороге, и солнце греет плечи, и поводишь носом в смеси запахов, и знаешь, что беду руками не развести, и всё когда-нибудь плохо кончается, – и бормочешь – щастье.

Дни вроде сэндвичей - "землю попашет, попишет стихи". Посидеть на паре совещаний - часа полтора туда-сюда побегать - поболтать со студентами - поготовить курс - пробежаться перед закатом - попроверять работы - ответить студентам - с чем-то своим повозиться - ответить студентам - поготовить курс - вроде и ночь на дворе. И завтра с утра совещание. Как легко начинать в 9, работая из дому.











( Collapse )

А ночью мы жили в огромном доме в саду. С деревянной лестницей, как я люблю, в большом двухэтажном доме.

И всё бы хорошо, но перед домом был пруд – с водяными лилиями, всё как положено, и жили там симпатичнейшие крокодилы. Но ещё жили в пруду мои любимые зелёные лягушки-квакушки. И всё бы ничего – но крокодилы этих лягушек ели. Сидит лягушка на листе, подплывает крокодил – и голову откусывает. Ну, и что делать? Чем крокодилов кормить?

Я проснулась в задумчивости…

…

И мы с Бегемотом уехали в Прованс к Франсуа – на месяц. На этот раз повезли с собой ещё и по второму экрану. Всё, чего не хватало в доме в нашу в нём осеннюю жизнь, – добавочных экранов и компьютерных кресел. Когда я только что сказала об этом Франсуа, он решил, что посмотрит, не удастся ли ему разжиться не особо дорогими креслами.

Пару дней назад я услышала по радио про то, что сдающие дачи спешно проводят туда хороший интернет, и устраивают все условия для того, чтоб люди у них могли удобно работать. Очень увлечённая тётенька из какой-то забытой долины в Пиренеях рассказывала, что у неё всё расхватали – она превратила гостиницу в такое вот рабочее жильё.

По дороге в Бургундии мы остановились сожрать бутерброды на автострадной стоянке в черёмуховых зарослях. Я как в них нос засунула, так еле его в конце концов высунула.

Сегодня впервые я увидела сорочье гнездо на одном из волосатых дубов, которые посадили у нас перед домом в конце 2012-го – тогда снесли неказистое похожее на барак здание, где помещался детский сад, а вместе со зданием погибла белая акация у него под стенкой. Жалко её нам с Васькой было ужасно – каждую весну, когда цвела акация, вечерний выход во двор с собакой обещал радость.

Нам в почтовые ящики бросили сообщение, что, увы, акации больше не будет, а посадят аллею волосатых дубов.

Не обманули. Уже весной 2013-го дубки стояли уверенными хозяевами пространства. Почему волосатые – не знаю – дубы, да и всё. Где там шерсть? А Васька до них чуть-чуть не дожил.

И вот только сейчас сорочье семейство решило, что индивидуальное жильё рулит, не обязательно делить тополь с другими птицами. Дубок ещё молод, а гнездо солидное – очень заметное. Что ж по моему любимому «Тлёну» – крылечко существует, пока есть старики, которые выходят по вечерам на нём посидеть. Вот и дуб своё место в мире занял.

Вчера, спускаясь с Таней к пруду, мы увидели очень странное – на вытянувшейся в воде длинной и прочной коряге, на которой обычно сушат крылья бакланы, а иногда и цапля не побрезгует на одной ноге на ней отдохнуть, так вот на этой коряге на четвереньках стоял человек в шапочке с помпоном.

Что он там делает, и как в воду ещё не свалился? У нас зима, конечно, кончилась, на улице аж +10, но всё равно странно.

Мы увидели его с противоположного конца вытянутого пруда, а когда стали обходить пруд по берегу, коряга, естественно, скрылась из глаз за деревьями и кустами.

Всё выяснилось, когда мы до неё дошли. Коряга тянется почти что до крошечного заросшего по самое не могу островка с отвесно уходящим в воду берегом. Мы пришли к шапочному разбору. На берегу валялась куртка, и несколько болельщиков смотрели на островок. На коряге никого не было, а на островке парень в совершенно мокрых футболке и джинсах выдирал из здоровенной овчаристой собаки вцепившиеся ей в шерсть прутья, ежевичные ветки и другое лесное колючее.

Очевидным образом, собака поплыла на островок, не сумела взобраться по крутой глине, и вероятно, зацепилась там, потому что парню не удалось уговорить её плыть обратно, а пришлось её вызволять. По коряге он полз, чтоб минимизировать время в воде.

Надо сказать, он оказался умней меня, чем когда я провалилась под лёд, вызволяя Катю, – он оставил куртку на берегу, а я полезла на лёд в куртке и загубила лежавший в кармане аппарат.

Ждать конца аттракциона, как парень поплывёт-побредёт обратно, направляя собаку, мы не стали. Мимоходом я подумала, что, может, разумней ему было бы на берег сразу выбираться, а не высаживаться на остров, чтоб там в мокрой футболке собаку в божий вид приводить. Расстояния там совершенно крошечные – несколько метров. Впрочем, если в собаку вцепилась какая-нибудь особо огромная палка, её надо было извлечь, чтоб псина смогла отплыть.

– Вот, Таня, какие случаются незадачи у глупых собак, которые за какой-нибудь уткой гонятся и попадают в самый настоящий просак

Вчера ночью снег пошёл. Под фонарями – на крыши машин, на землю – снег сыплет-засыпает, пеленой окутывает, проводки какие-то внутренние соединяет – и я уже качусь по чёрному на тротуаре катку, – и в детстве нехолодно, варежек на руках нет. А потом еду в автобусе, – и снег всё гуще за окном, и я ужасно боюсь за Ваську, который, я знаю, сегодня на машине уехал из Парижа, – мы вместе ещё не жили… Снег, – и мой любимый до прожилок, до детских припухлых желёз пастерначий снег, и его никакой дурацкий фильм не может забаналить-испортить…

А сегодня день собак и детей – холодно – снег не растаял ­– дети с санками, лопатами и прочим важным, а собаки с ушами, хвостами и носами – а носы в снегу. Один человек, наверно, года с чем-нибудь невеликим от роду, топал, качаясь, – в лыжном  комбинезоне с капюшоном, а Таня даже не сделала движения к нему пристать – ну, во-первых, снег – щастье, его можно жевать, нос в него окунать, а во-вторых – ну, человечий щенок, к щенкам не пристают.

И светило наше выплюнул крокодил – несколько дней держал его в пасти – и хоть и знаешь, что всё кончается обычно хорошо, крокодил светило выплёвывает, как когда-то во Флориде аллигатор на пруду захватывал в пасть кувшинковый лист, а потом раскрывал пасть, и лист выплывал, и он тут же его опять забирал в пасть. А солнышко крокодил всё ж не сразу в пасть забирает – оставляет нам на порадоваться – и что б мы без светила-то делали?

А на берегу незамёрзшего пруда – небось, слишком недолго холодно, – кафе – и они выставили на улицу несколько столиков, стулья, – и разожгли костёр! В сетчатой урне – поленья сложили в неё – огонь потрескивал и пахло костром, и люди за столиками покуривали, кофе попивали, на светило щурились…











( Collapse )

Вчера с Таней вдвоём мы вышли пробежаться чуть не перед самой моей лекцией. Она в четыре начиналась. А был уже третий час. Я не люблю поздних лекций – как бы ни была я готова, всё равно из головы лекция не идёт, и плохо получается заниматься чем-то другим. Ну да неважно.

Почти побежали мы к лесу. И вдруг, когда мы улицу перешли и проходили мимо многоподъездного дома, где в открытом дворе всегда какие-то люди своими разными делами занимаются, – к нам подскочил пёсик – совсем маленький курносый пёсик. Вроде как французский бульдог смешался с кем-то ещё поменьше – и вот такой курносый малютка образовался. Пёсик вполне ухоженный, в красном ошейнике. И за нами увязался. В первую минуту я значения не придала, ну, есть люди, у которых собаки без поводка болтаются возле дома. И там достаточно безопасно, переулок с совсем медленным движением, да и машин почти нет. Но пёсик не захотел возвращаться домой, несмотря на все мои уговоры. Пошёл с нами гулять. Совершенно не имел потерянного вида. Убегал вперёд. Возвращался. Нашёл пластиковую бутылку и торжественно её понёс. Дорогу к лесу перешёл очень аккуратно, у моей ноги. Потом скрылся из виду, я уж понадеялась, что знает он куда идёт, есть у него дела, и скоро отправится восвояси, как с делами разделается. Но нет. Опять появился. Таня ему, похоже, понравилась. Да и он Тане. Ему, чтоб Таню обнюхать, изрядно подпрыгивать приходилось. Очень вирильный пёсик с решительными глазами над курносым носом.

Увязался он с нами к дому. Тут мне совсем поплохело. Лекция через пятнадцать минут. Дома Гриша. Почему-то мысль о том, что Гришу можно запереть в одной комнате, его в другой, Таню в третьей, мне в голову не пришла – впрочем, комнат не совсем достаточно. В гостиной (как раз в третьей комнате) я лекции читаю. И если будет перелай, как-то не к месту получится. Тем более у меня первая лекция в семестре второкурсникам, с которыми я совершенно незнакома – на первом курсе я не читаю ничего, а в первом семестре у меня третьекурсники. И ещё я вспомнила завет – не хватайте сразу одиноких собак, не имеющих растерянного вида, дайте им шанс прийти к себе домой. Они, может, не потерялись вовсе. В общем, я решила, что оставлю зверёныша на полтора часа на улице, а сразу после лекции спущусь и обойду окрестности. Ну, и если он будет болтаться неподалёку, потащу его к нашей ветеринарке, чтоб посмотреть, нет ли у него чипа, или номера на ухе.

На нашем крыльце пёсик отвлёкся – напротив гулял большой сОбак с девочкой лет пятнадцати, и он стал на сОбака лаять. А мы с Таней быстренько домой, мыть лапы в ванне. Вымыла лапы – звонок в дверь. За дверью девочка, владелица большого сОбака, и наш пёсик. СОбака, видимо, девчонка с подружкой оставила. - Соседи говорят, что это ваш. - Нет, не мой он, он за нами увязался.
- Точно не ваш?
- Вы что, мне не доверяете?
- А у вас большой пудель, да?

Я объяснила девчонке, что вот прямо сейчас я ничего не могу сделать, и если она может отвести пёсика к нашей общей любимой ветеринарке, здорово будет. Она тут же согласилась, сказала, чтоб я не беспокоилась. Я попыталась ей телефон мой дать, но она забыла мобильник, а на бумажках, кто ж пишет – обеим дурам в голову не пришло. Впрочем, девчонка сказала, что придёт, если что.

Читаю лекцию – не то чтоб совсем на автопилоте, но что-то вроде. И тут шум-гам- звонок в дверь – лай. Я сообразила, что не сказала девчонке, до которого часа я занята. Говорю ребятам – «секундочку» – вырубаю микрофон, открываю дверь. За дверью две девчонки и пёсик.

- Слушайте, я совсем ничего не могу до половины шестого.

На часах без четверти пять. Иду дочитывать лекцию. Девчонки, вроде, на площадке что-то ещё обсуждают. Я студентам всякое рассказываю и слайды показываю, а ещё и рисую на интернетной доске, и Таню одновременно левой рукой чешу, чтоб не вздумала лаять. Ну, закончила лекцию даже дала на дом задачку, как всегда, – чтоб до полуночи решение на сайт забросили, и тем, кто сделает, за это потом конфетка полагается в виде добавочного кусочка балла за контрольную.

А девчонки нету. В голове крутится – ну, да, маленькие собачки – не мой жанр, но что поделаешь. Придётся брать. Будет пёсик…

Но нет девчонки. Я позвонила Мириам, нашей ветеринарке. Её ассистентка мне сказала, что две девчонки с пёсиком приходили, что хозяина не нашли… Что Мириам мне перезвонит, как только приём закончит.

К телефону кинулась с комком в горле – нет у пёсика ни чипа, ни номера, обзвонили других ветеринаров – ни у кого никто не ищет пропавшей собаки. Может, у цыган убежала?

Мириам сказала девочкам, что зверя надо передать в муниципальную полицию, которая отвезёт его в приют. В приюте неделю, по крайней мере, не будут отдавать на усыновление, чтоб дать возможность хозяевам проявиться. - Не беспокойтесь, будет ему еда и ночлег, и хорошее отношение, но надолго в приюте он не задержится – сразу его возьмут. Очень дружелюбный весёлый совсем молоденький маленький пёсик – тут же найдётся ему человек.

Видимо, девчонки перед тем, как в полицию идти, зашли ко мне… Передав полицейским пса, они дали объявление с его фотографией в ФБ в группе «Медон». Тут же кто-то откликнулся: «это цыганская собака, завтра зайду к ним в лес и скажу им, что их собака в приюте». У нас в лесу за 118-ой дорогой, через которую переходят по пешеходному мостику, недалеко от опушки, чуть в глубине, несколько месяцев назад обосновались цыгане. Пёсика я встретила километрах в двух оттуда, если не больше. Отправился гулять, перешёл по мостику через дорогу, ушёл в самостоятельное плаванье…

Ну что – либо цыгане его заберут из приюта, либо – тут права Мириам, – он очень располагающий зверёныш….

Но вот же… Сначала страх, что придётся завести маленького пёсика против воли, а теперь свербит – надо было оставить, и всё тут… Впрочем, узнав, что он цыганский, мне б всё равно пришлось наутро вести его в табор домой… И жалобного в нём не было ничего – весёлый самостоятельный пёсик… Но вот…

В лесу среди пёстрых вишенных стволов, хлюпая подножной мокрой глиной, я услышала дальнюю электричку.

Откуда ей в нашем дождливом лесу взяться? Зимней электричке, пахнущей лыжной мазью? Разноцветной – на каждую температуру свой цвет.

Огромное взбитое белое облако на фоне тёмно-серой тучи за лесом осветило хмурь. Берёзы бежали вниз по склону.


***
В зеркале отражалось окно, но пустое – светлым квадратом в накатывающих сумерках – заоконные дома в зеркало уже не попали, отказалось моё скромное зеркапо в дверце шкафа служить дорогой в бесконечность.

На синем фоне темнеющих сумерек маленькая согнувшаяся от ветра чёрная фигурка идёт к горизонту – только тёмная синь, да чёрный человечек посредине – есть ли такая картина, нет ли, придумала я её, сидя за компом, шлёпая по клавишам, а за окном за спиной – за невидимым во тьме тополем чужие окна.